ГЛАГОЛЪ

Самый глубокий след в моей душе оставила монахиня Анна (Рогозина). Когда мы познакомились, ей было уже около восьмидесяти лет. Пострижена она была до революции. Я запомнила один из ее рассказов о том, как в Патриархии в эти тяжелые годы, в конце 1920-х – начале 1930-х, ей дали письмо для епископа, кажется, Стефана. И нужно было ему доставить это письмо в один из страшных лагерей за Полярным кругом. О пересылке письма почтой не могло быть и речи. Для мужчин, священников все это было очень и очень опасно. Наилучшим образом для такого дела подходила монахиня. Теперь все знают, что в эти годы Церковь во многом держалась на подвиге женщин, и особенно верных монахинь! Мать Анна отправилась с этим письмом.

Она рассказывала: «Ох, Оленька, знаешь, как страшно было через лес ночью идти! Там какие-то звери были, а еще страшнее люди. Я так боялась их!» Она всю жизнь прожила в вологодском Успенском монастыре, а тут !!!

Еще она говорила: «А ты знаешь, я сейчас вспоминаю: ночь та прошла как мгновение. Словно Господь перенес». Она не одну ночь, конечно, шла. И дошла, донесла письмо. А там стала искать. Действовать ведь нужно было с большой осторожностью. Спрашивать и узнавать было нельзя, вот тут и проверялась сила веры и преданность в волю Божию. Только и просила: «Господи, помоги!». И вот, когда она добралась до нужного места, выяснилось, что за неделю до этого владыку расстреляли. Пришлось ей с письмом возвращаться в Москву. Но мне не хватает слов передать ее рассказ!

Однажды, когда я решилась рассказать ей о чудесной помощи Матери Божией нашей семье, явленной через почитаемую древнюю семейную Тихвинскую икону, которую при последнем аресте моего отчима забрали чекисты, она сняла с груди серебряную иконку Тихвинской Божией Матери и подарила ее мне.

У нее была духовная дочь – Капитолина (Кашина). В народе ее звали мать Капитолина. Одевалась она в платочек, длинную юбку, но мало кто знал, что она пострижена с именем Серафима. (В Вологде постриженных в мантию называли «манатейными монахинями», я долго не могла понять, что это значит.) Очень скоро мы сблизились. Замечательный человек! Умная, деликатная, с каким-то врожденным благородством. В школу она ни одного дня не ходила, а с детства была отдана в этот самый монастырь в Вологде. Там она и росла, там научилась грамоте, хорошо пела, читала, прекрасно знала устав. После революции, когда монастырь разорили, многие монахини были арестованы, сосланы. Из уцелевших многие пошли работать уборщицами в разные места; конечно, старались устроиться при церкви, но в Вологдеочень скоро осталось всего две действующие церкви. Молоденькую Капушку взяли в храм Рождества Пресвятой Богородицы, который потом стал кафедральным собором. Она работала сначала уборщицей, а впоследствии алтарницей, жила в маленькой каморке под колокольней, куда я часто приходила, и она много-много-много мне рассказывала. В частности, она мне рассказала про замечательного владыку Варлаама

.......................................................................................
.......................................................................................Архиепископ Варлаам (Ряшенцев) с неизвестным иеромонахом

Однажды я пришла и увидела вот эту фотографию. На ней владыка Варлаам, вот этот, маленький, а второй – до сих пор не знаю кто. Если бы вы смогли найти и узнать, кто это! Вообще я фотографии не рассматриваю, они мне ничего не говорят, мне человек говорит. Это был единственный раз в жизни, когда я увидела и воскликнула: «Ах, какое лицо!» А она и говорит: «Тебе нравится? Я тебе подарю! Его зовут владыка Варлаам, я тебе расскажу про него». И подарила мне эту фотографию. Вот с тех пор, а это было в 1958 или 1959 году, с тех пор эта фотография у меня. Все, что я помню о владыке Варлааме, я сейчас вам постараюсь рассказать.

Он прошел через многие ссылки и аресты, с 1919 по 1940 год он практически все время был в заключении или ссылке. Жуткие условия, Соловки – он через все это прошел. После окончания очередного срока его сослали в Вологду под домашний арест. Он не имел права выходить из кельи. Жил напротив Лазаревской Горбачевской церкви, что на кладбище, у самого выезда из города. Ему разрешали приходить в церковь, но не служить. Мать Капитолина говорила: «Владыченька прислуживал, со свечой выходил, Апостол читал, а служить не мог».

Продолжение читайте НИЖЕ.....

Владыка был прозорливый. Я расскажу вам один факт. Это были 1930-е годы, но еще не 1937-й. В Вологде арестовали почти всех уцелевших монахинь Успенского монастыря. А мать Капитолина была по возрасту самая молодая. Начался суд, присудили длительные сроки, было очень тяжело. Ее не тронули. Она рассказывала, что сетовала владыке: «Вот, меня Господь не удостоил», и владыка, утешая, отвечал ей что-то духовное. И вот проходит несколько месяцев. Однажды летом, в разгар летней жары, она как всегда берет благословение, собираясь уходить к себе, а владыка ей говорит: «Подожди, Капушка, посиди еще немножко». – «Владыка, да темно, я боюсь». – «Ну, немножко посиди». И он стал ей говорить, не открывая своей прозорливости: «Ты знаешь, да время сейчас такое, что угодно может быть. Мало ли. Если тебя тоже арестуют, имей в виду: опасайся… таких, как ты, обыкновенно в медпункт отправляют уборщицей, ну на что ты еще способна? Главное, опасайся… а врачи всякие ведь бывают, особенно евреи. Будь осторожна, будь осторожна! Всякое может быть… ну ладно, иди с Богом теперь». Благословил, потом опять говорит: «Ну, подожди, подожди минутку», – и достал ей теплую шаль. А она говорит, она простая такая была: «Да жарко, Владыка, зачем?» – «Ну, не сейчас, так потом наденешь, что она у меня валяется? Возьми-возьми». Она взяла, пришла домой. Ночью останавливается грузовик: пришли ее арестовывать.

Помню, она рассказывала мне: «Они пришли, представляешь, а я и говорю им: ой, а я все сухарики свои съела». Оказывается, когда были повальные аресты, она приготовила себе сухарики. Разрешили взять с собой белье; она в слезах и растерянности собрала вещи, а когда в тюрьме открыла мешок, то увидела, что взяла одни наволочки.

А потом был суд. Она вспоминала интересный такой момент. Судили одну из паломниц монастыря. Ее спросили: «Вы антисоветскую агитацию вели?» А та старушка плохо слышала и говорит: «Так темный человек, как же не вести? Конечно, вела». Темными в Вологде называли слепых, а у нее как раз жила слепая старушка, по имени Афанасия. «Подпольной работой занимались?» «Так все у нас под полом. А как же? И огурчики, и капуста, и все остальное». Матушка Капитолина рассказывала мне эту историю как анекдот. И вот остававшимся на свободе монахиням, послушницам и паломницам – всем дали по пять лет. А ей – три. Или, не помню… или всем дали по семь, а ей – пять. Когда приговор зачитали, она удивилась вслух: «А почему мне только три?» И те все рассмеялись; она еще совсем молоденькая была.

продолжение читайте НИЖЕ.....

«А доктор-еврей, с которым я работала, очень хороший был. Он мне часто кусочки хлеба приносил, сахару, помогал. А как-то раз пришел с улыбкой, что-то принес. И смотрю: запер дверь за собой на ключ. Я-то и не подумала ничего. Подошел ко мне, стал что-то говорить, а потом вот так встал… тут я все поняла – сразу вспомнила слова владыки! Если бы я его слов не вспомнила, то уже бы ничего не успела. Я сразу кинулась к двери, он ключ-то оставил в дверях, открыла и с криком выскочила».

А дальше она продолжала жить в лагере, получала раз в месяц письма, и всегда было какое-то слово от владыки. Однажды, уже за полгода до конца срока, где-то весной получила она посылку. В посылке было что-то необходимое и хлеб. Там же была записка, что в хлебе – Святые Дары. Написано было иносказательно, не рукой владыки, но им продиктовано, что «посылаю тебе хлеб, а в хлебе Сам Хлеб».

«Я как прочла это, так стала плакать, так плакать, ничего читать больше не могла. Думаю: мне так бы надо исповедоваться! Ты знаешь, я одно просила у Господа: «Дай мне перед смертью поисповедоваться, я через такое прошла…» Она ведь раньше не знала всей этой грязи. «Долго я не могла снова читать. А когда смогла, то прочла, что дальше владыка пишет: что же ты плачешь? Ты пойди в четверг – а четверг-то был Великий, перед Пасхой – куда-нибудь в рощицу, там водичка течет (прямо, как видел все!), встань и поисповедуйся, все-все скажи мне, а я в этот час прочитаю тебе разрешительную молитву. И я никогда в жизни не причащалась так, как в тот день…»

Мне кажется, что кроме святости и духовной заботы владыки Варлаама, это еще и свидетельство о реальности такого духовного окормления в те страшные годы. Он кончил свое письмо словами: «Мы с тобой уже не увидимся здесь. Но, если даст Бог, увидимся потом, и тогда всегда будем вместе. Только не будь гордись, а будь смирись, и спасешься». Она мне потом часто напоминала эти его слова.

Когда через полгода она освободилась, первый вопрос ее по возвращении был: «Владыка жив?» – «Да-да, слава Богу, жив, но его посадили. Он в тюрьме, в Вологде. Но бывают свидания». Она кинулась хлопотать о свидании, но выяснилось, что его расстреляли.

Я хочу зачитать несколько строк, написанных племянницей владыки Варлаама Г.Л. Солоповой о жизни семьи Ряшенцевых: «В отдалении от большого дома, примерно в полукилометре от него, среди поля, был построен маленький деревянный домик для монашествующих Варлаама и Германа. Там они жили, когда приезжали на дачу. Этот домик назывался “скит”. Мы, дети (а нас было семь человек), сами понимали, что здесь особый мир, и не бегали, не шумели около него. Отец Варлаам был необыкновенно добр и кроток, глаза его так и сияли лаской. Никогда нельзя было услышать от него повышенного, сердитого тона. Всегда ровный, спокойный, самоуглубленный, удивительный… Недаром в семье его называли “кроткий ангел”, “тихий ангел”. Он был какой-то неземной! К отцу Варлааму мы относились с невольной почтительностью, удивлением и даже страхом. Мы считали его святым, хотя никто не говорил нам этого». Вот такой образ владыки Варлаама.

Воспоминания монахини Магдалины (Некрасовой)
подготовила Александра Никифорова
по материалам Православие.ru